– Yeah, sure![163]

– For what purpose did sir come to Capetown?[164]

Алекс вежливо улыбнулся.

– Transit. I’m going back to Marseille with my family[165].

Таможенник величественно кивнул и задал следующий вопрос:

– How long do you plan to stay in Capetown?[166]

– Until the arrival of a suitable ship[167]. – Это оказался последний вопрос, который его заинтересовал. Услышав ответ, таможенник натянул на лицо вежливую улыбку и, протянув Алексу его паспорт, всё так же величественно произнёс:

– Welcome to Capetown![168]

– Магдаленка, стой!

Алекс оторвал взгляд от газеты, которую он держал в руках, и прислушался. Со стороны лестницы послышался лёгкий топот маленьких ножек, почти сразу же перекрытый шлепками ножек покрупнее, а спустя три секунды дом огласил восторженный визг. Счастливый отец двух чудесных крошек усмехнулся. Магдалена добилась-таки своего, обратив на себя внимание любимого старшего брата. Да уж, девочка растёт упорная. Всегда своего добивается. И это ей ещё только три годика. А что будет, когда подрастёт? Алекс вздохнул, покачал головой и снова уткнулся в «Le Figaro».

Европа гудела. Выступление Сталина на XVIII съезде ВКП(б)[169], в котором он обосновал претензии СССР на мировое лидерство уже не только марксистской идеологией, что было бы вполне привычно, но и «всей логикой развития европейской цивилизации», привели весь европейский истеблишмент в бешенство.

Сталин заявил, что европейская цивилизация, зародившаяся в Средиземноморье, отличается от большинства остальных несколькими характерными чертами – во-первых, она способна наиболее эффективно впитывать и включать в свою ткань достижения любых народов и иных цивилизаций – от древнеиндийской и до великой китайской, и во-вторых, в отличие от всех упомянутых так называемое «ядро цивилизации» постоянно мигрирует в «государства границ». То есть во времена архаики ядром был Египет, а Греция являлась дальней окраиной. В античности ядром стала Греция, а затем Рим, окраинами же стали уже Оловянные острова (Англия), Галлия (Франция) и территории германских племён за Рейном. В новое время образовались новые «государства границ» – это США и Россия, ныне ставшая Советским Союзом, которые сумели развиться до такого уровня, чтобы выработать в себе новое «семя будущего». Они, конечно, предлагают весьма различные варианты этого самого будущего, но это и хорошо. Ибо недаром говорят, что в споре рождается истина! Да и не исключено, что высказанные господином Хаусхофером мысли об островном и континентальном типе государства также имеют под собой некие основания. И одного «типа государств» для столь развившегося человечества мало. Так что большевикам стоит внимательно посмотреть на эти мысли «через призму марксизма» и попытаться отыскать в них зерно истины. Либо, если не получится, окончательно утвердиться в уверенности в том, что подобных зёрен там нет и быть не может… И это были не все, а только лишь самые громкие посылы, из числа направленных «вовне», которые прозвучали в докладе Генерального секретаря ЦК ВКП(б). Но это было ещё не всё. Ошеломительной была и форма, в которой эти посылы были изложены. Сталин, не утратив своей простоты, из-за которой его мог понять даже вчерашний неграмотный крестьянин, в своей речи весьма свободно цитировал античных и средневековых философов, небрежно полемизировал с недавно вышедшей и тут же объявленной «Библией макроэкономики» книгой английского экономиста и барона Джона Мейнарда Кейнса «Общая теория занятости, процента и денег» и под конец тонко высмеял «протестантский поучительный пафос». Это был шок! Первой реакцией была… растерянность. Нет, СССР уже давно доказал, что с ним следует считаться. И его успехи во многих областях вызывали законное уважение и опаску. Но при этом вся «мировая элита» поголовно относилась к советскому руководству весьма пренебрежительно. Они отдавали должное воле этих людей, их жестокости (для тех, кто «наверху», жестокость не недостаток, а одно из достоинств), позволявшей добиваться выполнения поставленных задач, несмотря ни на какие потери, но при этом считали их сборищем слабообразованных, тугодумных и при этом весьма наивных простаков. Об этом твердили «эксперты по России», набранные из числа бывших эмигрантов, для которых эта «новая Россия» до сих пор была всего лишь некой сильно растянувшейся во времени «пугачёвщиной» и которые уже не первый год ждали, что ещё вот-вот, ещё пару месяцев, полгода, максимум год, и всё это «захватившее власть быдло» полностью обанкротится и «кое-как сляпанная» ими страна окончательно рухнет. А из кого ещё было набирать экспертов, как не из людей, родившихся и выросших в той стране, но затем полностью принявших взгляды и ценности своих новых хозяев? Из большевиков, что ли? Уж они-то наэкспертствуют. Так наэкспертствуют, что сам захочешь большевиком стать… Кроме того, то же самое, пусть и в несколько другой форме, рассказывали работавшие в СССР инженеры и архитекторы, по возвращении вальяжно делящиеся леденящими душу историями о том, какими примитивными способами и с каким чудовищным перерасходом всевозможных ресурсов строились новые промышленные объекты. Это же утверждала и разведка. И военные аналитики. Тупо. Жестоко. Примитивно. Значит, неопасно. И тут такое! Уж извините, тупой, жестокий бандит, конечно, неприятен, но бандит, цитирующий Анаксимандра[170] и небрежно заявляющий, что «новая книга господина Кейнси – это хоть и заслуживающая уважения, но неудачная попытка дать объяснение того, что марксисты уже давно называют общим кризисом капитализма», – это уже прямая заявка на место в мировой элите. А подобного места руководству СССР в конце тридцатых (то есть ещё ДО Второй мировой и до создания мировой системы социализма) предлагать никто и не собирался. Даже мысли подобной не допускали! СССР был чем угодно – источником заработка, «стоком», в который «сливали» опасных людей и лишнюю промышленную продукцию, ресурсной колонией, газетным пугалом, но не государством, претендующим на одно из мест в мировом «топе». К подобной мысли и после сорок пятого мировая элита привыкала долго и очень болезненно. А уж сейчас…

– Дорогой, – отвлекла Алекса от размышлений вошедшая в библиотеку Эрика, – ты уже закончил? Я накрываю ужин?

– М-м-м, дай мне ещё полчаса, – ответил он, поднимаясь из кресла и направляясь к письменному столу.